Без сахара и сливок

Предыдущий пост, как вы можете сами видеть, его открыв, заканчивается на тезисе о том, что для эмоциональной работы в любом ее варианте (как за себя, так и за того парня) речь, как инструмент, вовсе не необходима.
Необходимость речи обнаруживается тогда, когда два человека, встретившись (или столкнувшись), начинают выяснять, кто будет выполнять эмоциональную работу за обоих. И давайте в этом месте договоримся о том, что "работа" - это то, что индивид выполняет за себя и для себя, а "труд" и "обслуживание" - то, что этот же индивид делает для другого - иногда за вознаграждение, но чаще как повезет. Это разделение вот прямо сейчас пригодится.
Потому что я вам сейчас скажу, что в силу причин, прекрасно описанных в статье-послесловии одного психолога (и переводчика) к одной книге другого психолога, не бывает так, чтобы одной и той же головой можно было выполнять сразу и работу (за себя) и обслуживание (за другого человека). Статья, чтобы вы не гадали, называется "Что нам делать с Эриком Берном?", а книгу найдете сами, если будет желание и интерес.
То есть, выполняя работу по пониманию своих эмоций и вычислению через эти самые эмоции своих потребностей для себя самого, невозможно одновременно заниматься тонкими душевными движениями другого человека, который к тому же эти движения не намерен облекать в слова, а ждет, что это сделает за него ближний, не увернувшийся из зоны разлета осколков. А пока человек ждет, что кто-то другой придет и скажет ему, замерз он или голоден, и как ему нравится происходящее вокруг, он не сможет начать понимать это самостоятельно. И даже догадываясь, он вряд ли сможет сам для себя что-то сделать, ведь проявленная в этой области самостоятельность перекрывает возможности получать обслуживание от тех, кто рядом. И это оказывается невыгодно, потому что эти самые, которые рядом, ждут, что за обслуживание других, кто-то обслужит их. И все почему-то предполагают, что кто-то будет заинтересован соблюдать баланс и что в итоге все будет справедливо и симметрично. Хотя стоит в эти игры вовлечься, как обнаруживается, что тут кто раньше встал, того и тапки, то есть, кто раньше и настойчивей потребовал, тот и с бонусами, а второй получит... когда-нибудь и что-нибудь, по остаточному принципу, и с такими комментариями, что лучше бы он вообще со своими потребностями не высовывался. А если ему так уж надо, то пусть изволит сначала по списку сделать для всех остальных все им нужное прежде, чем кто-то успел рот открыть, и уж тогда может заниматься своей ерундой, если хочет.
Потому что привыкший к систематическому обслуживанию долго ждать не будет, а если не дожидается, начинает давить и требовать, делая жизнь ближнего все более и более неприятной, и перспективу заняться своими потребностями хотя бы самостоятельно все более зыбкой. А при попытке отодвинуться или разорвать контакт придет рассказывать, как сильно ему было надо, и как он мучился и страдал и совершенно не мог этого переносить. Прямо как если бы руку сломали или молотком по голове. И будет глубоко уверен, что это и есть извинения. Или процедит сквозь зубы что-то вроде "ты был прав, а я нет, и хватит об этом". Или начнет крутиться в дельта окрестности, пытаясь почаще попадаться на глаза. Или напомнит о себе каким-нибудь еще менее удобным способом, потому что как же без обслуживания-то? А тот, от кого привычно обслуживание получать - злонамеренно не хочет делать обещанное. Когда пообещать успел, вы спрашиваете? Ну как когда - когда первый раз согласился, вот когда.
Ну что, дорогие читатели, много ли в вышеописанном видно возможностей для полной, развернутой и богатой речи? Сильно ли в этом режиме общения нужен словарь, превосходящий по размерам словарь ильф-и-петровской Эллочки-людоедки?

Ну конечно, сидя перед монитором и задействуя весь свой интеллектуальный резерв, некоторые из этих людей способны вымучить из себя аж три, а кто-то и пять, абзацев текста на отвлеченную от них самих тему. Текст все равно будет рваный и путаный, и тема в нем будет то тонуть, то всплывать. Есть и другая категория: те, кто может долго водить за собой читателя или слушателя по тропкам ассоциаций, рассчитывая на то, что в процессе продвижения цели и убеждения, которые так и не будут вербализованы, как-то нечувствительно сами попадут в голову ведомому. На литературу это похоже не больше, чем поведение первой категории персонажей похоже на эмоциональное равновесие и стабильность. И связного текста в этих потоках будут все те же три-пять абзацев. А третьи просто срываются в безобразный скандал, который оказывается тем более безобразным, чем меньше его инициатор заинтересован открыть рот и сказать, что именно он намерен получить. Этот скандал состоит, как правило, в основном из неприемлемых действий, неуместных пауз и несвоевременных драматических сцен, реагировать на которые как бы обязан второй (или обязаны остальные) участники ситуации, от которых инициатор и ждет понимания его чувств и потребностей вместо него самого. Вербализовав весь этот неопрятный ком, оставить его в прежнем виде уже не получится. Если с ним не хочется не только работать (понимать, что тут откуда и где должно находиться), но и видеть вообще, то его можно забыть, заболтать, чем-нибудь прикрыть, назначить собственностью кого-то другого - в общем, весь спектр психзащит к услугам желающих. Но вербализовав внутренний бардак вот так, сырым липким комком, оставить его как есть не получится точно. Механизмы рефлексии не позволят.
Потому - чем грамотнее, точнее и полнее речь вашего визави, тем больше вы можете быть уверены, что за себя он знает, что и почему он чувствует, что и зачем он хочет, и что и для чего делает - и не будет делать этого за вас.
Поэтому речевая деятельность будет характерна для эмоциональной работы зрелой личности, а речевое поведение - для отношений эмоционального обслуживания. Поэтому между собой договариваться будет легко людям, придерживающимся одной стратегии поведения (на самом деле, придерживаться стратегии невозможно, в ней можно только жить, и при смене стратегии речь и текст меняются сразу, в считанные дни) - а люди, придерживающиеся разных стратегий поведения, понимать друг друга не будут, и конфликты между ними будут очень острыми. Еще бы нет: ведь для эмоциональной работы в ситуации недопонимания естественно взять паузу и осмыслить случившееся, желательно озвучив временный выход из контакта. А для эмоционального обслуживания так же естественно насовать визави еще стимулов, чтобы шустрее реагировал, желательно молча, чтобы не испортить результат.

И взять два почти невозможно. Как невозможно жить не в своей среде: или ты живешь в воде, у тебя жаберное дыхание, орган слуха через весь бок до самого хвоста, плавники всюду, где надо, и плавательный пузырь внутри - или ты живешь на суше, дышишь легкими, у тебя лапки, соответствующие твоему типу передвижения и питания, ушки на голове и нигде более, и строение внутренних органов, логичное при твоем образе жизни.
Но бывают и морские млекопитающие. Они умеют брать два. Очень оригинальным способом - но умеют.

Написал в русскую википедию о полезной штуке — некроподштанниках:

Науброук (исл. nábrók, букв. "некроподштанники") – нижние штаны, сделанные из кожи мертвеца, служащие в исландской народной магии XVII в. средством привлечения неограниченного количества денег.

Чтобы сделать науброук, нужно получить у живого человека разрешение использовать его кожу после смерти. После того, как его похоронят, нужно вырыть тело и содрать с трупа кожу ниже пояса одним куском, без царапин и порезов. Если надеть получившиеся штаны, они пристанут к коже и станут частью тела надевшего. Далее нужно украсть у бедной вдовы монету (на Рождество, Пасху или Троицын день) и засунуть ее в ширинку вместе со специальным гальдраставом nábrókarstafur, написанном на листке бумаги. Пока монета будет в ширинке, она будет притягивать к себе деньги, так что ширинка никогда не опустеет. Чтобы не попасть в ад, владелец должен при жизни уговорить кого-нибудь забрать эти штаны себе, причем новый владелец должен надеть правую штанину науброука, пока прежний владелец не снял с себя левую. Так науброук сможет притягивать деньги в течение нескольких поколений. Если же владелец не сумеет передать штаны следующему, после смерти его тело все заледенеет.

Единственный сохранившийся науброук хранится в музее Исландского колдовства и чёрной магии в Хоульмавике.